Михаил Делягин: Человечество надо спасать, вернув для начала хотя бы жажду наживы

Великая Отечественная война — грандиозная трагедия, основа идентичности нашего общества, основная часть Второй Мировой. В год 80-летия великой Победы советского народа над фашизмом о ней пишут бесконечно много.

Ненавидящие Советский Союз за справедливость, гуманизм и прогресс беснующиеся либеральные дикари исключают всякое упоминание победителя — советского народа так же, как закрывают на День Победы Мавзолей ее духовного отца, В.И.Ленина, паранджой в цветах флага РФ.

Предельно актуальный смысл войны игнорируется пропагандой подобно тому, как из слов президента Путина вымарывается позитивное упоминание термина «русские».

Суть войны — столкновение советского проекта социального прогресса (использования технического прогресса для гуманизации общества и раскрепощения человека), с европейским, выросшим из колониализма проектом социальной архаики (использования того же технического прогресса в противоположных целях — для порабощения человека и погружения его во тьму бесправия и насилия).

Стремление к свободе и самоосознанию — против подчинения и жестокости; гуманизм, который мы зовем справедливостью, — против британского по колониальному происхождению зверства; культура как основа прогресса общества и личности — против ее отрицания ради (по Геббельсу) превращения народов в стада свиней.

Конечно, она имеет и другие измерения.

Для экономиста Вторая Мировая — выход из Великой депрессии. В 30-е сложилось пять макрорегионов: США, Британская империя, Советский Союз, объединенная Гитлером Европа и японская зона «сопроцветания», и монополии каждого (кроме СССР) загнивали. Война сделала из пяти макрорегионов два — советский и американский, в которых резко расширилось пространство конкуренции и ослабли монополии.

Это дало 20 лет развития — до середины 60-х, когда телевидение позволило расширять спрос за счет не новых товаров, а новых развлечений и типов поведения. Из этого выросли технологии формирования сознания как основа общества.

Для политического эконома война — столкновение групп капиталов: английские финансовые спекулянты загнали немецкий производительный капитал сразу в два тупиковых проекта — социальную архаику вопреки его научному уровню и попытку захвата СССР (невозможную по соотношению ресурсов). Но сами они проиграли американскому производительному капиталу.

С точки зрения международной конкуренции война стала очередной попыткой Англии разрушить континентальную Европу и СССР, стравив их ради своего контроля над ними. Благодаря нашим дедам США и Советский Союз поделили и проигравших Германию и Японию, и Британскую империю.

Кстати, создание Израиля за счет разрешенного шока от Холокоста (использованного для запрета шока от геноцида советских людей как носителей русской культуры) стало зарей распада Британской империи. Именно поэтому английская бюрократия пыталась (как и сейчас) уничтожить его руками соседей, а СССР и США помогали ему — против англичан.

С классовой точки зрения война — попытка уничтожить социалистическое общество, то есть власть народа, отрицавшую власть денег.

Тактически она провалилась, но стратегически удалась: гибель лучших людей и судорога перенапряжения ради выживания, которая свела государство, не дала раскрепоститься, когда первая НТР потребовала свободы как условия развития, и убила СССР через два поколения после нападения Гитлера.

У нас об актуальности Великой Отечественной вспоминают, сравнивая патриотизм, самопожертвование, эффективность госуправления и командования, идеологию, единство фронта и тыла, национальную политику, отношение к солдатам.

Вспоминают, как ставшая правящим классом партийно-хозяйственная номенклатура, спасая себя, натравила «поколение победителей» на мертвого Сталина как заведомо негодную цель, — и задаются вопросом, что делать с энергией новых победителей.

Но сегодня актуальность войны в том, что мир вновь, — хотя и на ином техническом уровне — стоит перед тем же выбором между социальным прогрессом и архаикой.

Мы создали себе третью среду обитания (помимо природы и техносферы) — социальные платформы, то есть соцсети для нового типа управления, при котором мы принимаем решения на основе информации и эмоций, которые дают алгоритмы этих платформ.

Деньги перестают быть инструментом управления, и союз промышленного и цифрового капитала хоронит бывших хозяев мира — финансовых спекулянтов (это суть 20-х годов).

Те пытаются вернуть мир в Средневековье, для которого они станут светлым будущим. Для этого уничтожают семью извращениями, промышленность — климатическим мошенничеством, развившие абстрактное мышление народы — наркотиками и миграцией.

Этот проект успешен в Европе и может победить в России, но в мире обречен на провал.

Важно формирование технологиями новой структуры общества: владельцы социальных платформ и искусственного интеллекта (ИИ); обслуживающие жизнь общества специалисты и 90−99% людей (пользователи социальных платформ) не нужные для производства и получения прибыли, не имеющие обязанностей, — а значит, и прав.

В этой системе большинству разум не нужен (тем более, что оно погружается социальными платформами в «кокон комфорта», исключающий неудобства, — а с ними и стимулы к развитию).

Да, разум пользователей нужен для обучения ИИ: для разнообразия цифровых следов. ИИ, обучающийся на цифровых следах тиктокеров, косяка сельди или авторов реформы образования, одичает — и будет вместе со своим макрорегионом уничтожен соседями.

Но гарантии разумности пользователей нет. Ведь для стабильности их энергию надо утилизировать — и лучше в виртуальных мирах.

Описывающие такое общество (как «электронный концлагерь», «киберпанк» и «технофеодализма) забывают его обреченность. Ведь знание открыто по своей природе и погибает в замкнутой среде. Результат — утрата систем жизнеобеспечения и катастрофа в течение максимум двух поколений.

Естественная ошибка этого сценария — в переносе в новое общество прежней, рыночной мотивации — наживы. Ведь в мире социальных платформ рынок становится второстепенным, как насилие при капитализме.

Появление цифровых капиталов знаменует новую реальность.

Главный продукт — вчера информация, а завтра — порождаемое алгоритмом соцсети состояние души, эмоция. И то и другое общественно по своей природе, частная собственность на них невозможна.

Частная собственность и рынок отмирают не так, как грезили марксисты, но так же неотвратимо — и с ними отмирают их стимулы. В конце концов, если приобрести богатство больше нельзя, к нему перестают стремиться. На смену ему как цели может прийти либо заведомо бесплодная виртуальная мастурбация (и за ней смерть), либо творчество.

Это базовая социальная потребность человека: «творить и вытворять», при этом расти над собой в своих глазах и в глазах окружающих.

Творчество, причем в первую очередь технологическое, как образ жизни, как привычка сохранит интеллектуальный уровень пользователей социальных платформ и сделает их нужными, создаст резерв технических решений для их развития.

Мы принадлежим к уходящему, не творческому типу людей, и потому не можем увидеть движущей силы перехода от наживы к творчеству: об этом надо бы спрашивать у молодежи, но она из-за трансформации мозга цифровым отравлением лишена рефлексии даже без ЕГЭ.

Тем не менее такой переход возможен, и осуществить его могут только носители русской культуры: это действительно уникальное сочетание способности к абстрактному мышлению (то есть к технологиям), гуманизма и мессианства.

А движущее противоречие в виде сплавленных воедино коллективизма и индивидуализма делает нас источником ключевого типа людей — творцов и революционеров.

Мир можем спасти только мы — и, поскольку у человечества есть темный инстинкт выживания, у нас неплохие шансы.